Артемида - Страница 63

Он улыбнулся:

— Для начала это уже кое–что.

— Заткнись и пей свое пиво. — Я осушила стакан. — Ты и так уже отстал на две пинты.

— Ну раз так… — Дейл махнул рукой Билли. — Бармен! Тут одна малявка думает, что сможет меня перепить. Тащи шесть пинт — три для гея, три для гоя.

На следующее утро я проснулась в своем закутке вся затекшая, с больной головой и в состоянии жутчайшего похмелья. Возможно, надраться в стельку посреди такого кризиса и не было самым разумным решением, но мы уже установили, что у меня талант на неразумные решения.

Несколько минут я лежала, тихо моля о смерти, потом выпила столько воды, сколько смогло вместиться, и выползла из своего укрытия, как слизняк.

Я перекусила сухим «месивом» (так вкус меньше чувствуется) и побрела к общественной ванной на 16‑й Верхний Уровень Бина. Остаток утра я провела, отмокая в ванне.

Потом я забежала на 18‑й уровень в магазинчик недорогой, но приличной одежды. Я уже столько дней не вылезала из одного и того же комбинезона, что к этому времени он почти уже мог стоять сам по себе.

После всего этого я снова почувствовала себя человеком.

По узким коридорам сферы Армстронга я дошла до лаборатории ЕКИ, встретив по дороге нескольких ученых, которые явно шли на работу.

Я даже не успела постучать, как Свобода открыл дверь:

— Джаз! Ты сейчас такое увидишь… черт, ты сегодня выглядишь, как полумертвая.

— Спасибо на добром слове.

Он вытащил пачку мятных леденцов и отсыпал мне несколько штук:

— У меня нет времени обсуждать твои алкогольные пристрастия, надо показать тебе, что этот ЗАФО делает. Иди сюда!

Он провел меня в лабораторию, которая сегодня выглядела по–другому. Свобода разложил ЗАФО и различные приборы (большая часть из которых выглядела совершенно загадочно) на столе в центре, сдвинув все остальное оборудование к стенам, чтобы освободить место.

От возбуждения он чуть ли не подпрыгивал:

— Это просто потрясающая штука!

— Хорошо, я поняла, — ответила я, — так отчего ты в таком ажиотаже?

Он уселся на стул и с хрустом размял пальцы:

— Для начала я провел визуальное исследование.

— Ты осмотрел кабель. Ты в курсе, что можно просто сказать «осмотрел»?

— По внешним признакам это обычный одномодовый оптоволоконный кабель. Наружная оболочка, внутримодульный гидрофобный заполнитель, промежуточная оболочка — все стандартное. Сердцевина имеет диаметр 8 мкм — тоже вполне нормальна. Но я подумал, что именно сердцевина может представлять интерес, поэтому отрезал несколько образцов для…

— Отрезал? — спросила я. — Я не давала разрешения резать его.

— Ну не давала, меня это не волнует, — он постучал по одному из разложенных на столе приборов. — Вот эта малышка предназначена для измерения показателя преломления сердцевины кабеля. Для оптоволоконного кабеля это очень важный показатель.

Я взяла со стола пятисантиметровый отрезок ЗАФО:

— И ты обнаружил что–то странное?

— Нет, — ответил Свобода. — Показатель преломления 1.458. Чуть выше, чем обычно, но ненамного.

Я вздохнула:

— Свобода, ты можешь пропустить все, что «нормально», и просто сказать мне, что ты обнаружил?

— Хорошо, хорошо, — он поднял со стола какой–то прибор и показал его мне. — Я нашел разгадку тайны с помощью вот этой штуковины.

— Я понимаю, ты хочешь, чтобы я спросила тебя, что это такое, но честное слово, мне уже…

— Это оптический рефлектометр для измерения затухания светового луча. Коротко ОР. Он показывает уровень затухания сигнала, свойственный данному волокну. Затухание — это поглощение оптической энергии, которая преобразуется в тепло во время передачи сиг нала.

— Я знаю, что такое затухание, — ответила я. С таким же успехом могла бы ничего не говорить: когда Свобода сядет на своего конька, остановить его невозможно. Я не знаю никого, кто любил бы свою работу так, как этот парень.

Он положил ОР на стол:

— Итак, типичные показатели затухания для высококачественного кабеля составляют около 0.4 децибела на километр. А теперь угадай показатели ЗАФО.

— Нет.

— Ну. Пожалуйста, ну, предположи что–нибудь!

— Просто скажи мне и все.

— Ноль. Гребаный НОЛЬ! — Свобода сложил пальцы в нолик. — Нооооооль!

Я присела на стул рядом с ним:

— Ты хочешь сказать, что при прохождении сигнала не происходит вообще никакой потери света?

— Именно так! Ну, насколько я могу судить по своим приборам. У моего ОР допустимая погрешность примерно 0.001 децибела на километр.

Я посмотрела на отрезок кабеля, который по–прежнему держала в руках:

— Какое–то затухание все равно ведь есть? Не может же это на самом деле быть полный ноль?

Мартин пожал плечами:

— Сверхпроводники демонстрируют нулевое сопротивление электрическому сигналу. Почему бы не быть материалу с нулевым сопротивлением оптическому сигналу?

— ЗАФО… — пробормотала я, — «оптоволоконный кабель с нулевым затуханием».

Свобода хлопнул себя по лбу:

— Ну конечно!

— Из чего он сделан?

Он повернулся к укрепленному на стене прибору и ласково погладил его:

— А вот тут пригодился мой спектрометр! Это девочка, и ее зовут Нора.

— И что тебе сказала Нора?

— Сердцевина состоит в основном из стекла. В этом нет ничего странного, в большинстве кабелей для сердцевины используется именно стекло. Но там в незначительных количествах присутствуют также тантал, литий и германий.