Артемида - Страница 95

Дейл упал на колени. Я не видела его лицо через визор шлема, но по линии связи я слышала приглушенные рыдания.

Живот свело спазмами, и тошнота подступила к горлу. Глаза налились слезами. Горло разболелось еще сильнее, все–таки бразилец едва не придушил меня этой трубой…

И тут я поняла, что нужно делать.

По идее, я должна была впасть в панику от одной мысли. Сама не знаю почему, но вместо паники я почувствовала только внезапное спокойствие. Проблема была решена.

— Дейл, — тихо сказала я.

— Господи… — прохрипел Дейл.

— Дейл, я хочу попросить тебя кое–что для меня сделать.

— Что… Что такое?

Я вытянула трубу из–за пояса:

— Я хочу, чтобы ты передал всем, что я очень сожалею обо всем, что сделала.

— О чем ты говоришь?

— И передай отцу, что я люблю его. Это самое важное. Обязательно скажи отцу, что я люблю его.

Дейл встал:

— Джаз, зачем тебе эта труба?

— Нам нужен рычаг, — я взялась за трубу обеими руками, направив острый конец вперед. — И он у нас есть. Если эта штука не откроет вентиль, ничто не откроет.

Я подошла к вентилю.

— Но труба же внутри твоего шара… ох, нет! Не надо!

— Я скорее всего не выдержу до конца, так что тебе придется перехватить трубу и повернуть ее.

— Джаз! — Дейл протянул ко мне руки.

Нужно было действовать немедленно. Дейл не понимал, что делать. Я не могла его винить — трудно наблюдать, как умирает твой ближайший друг, даже если это во имя высшей цели.

— Дружище, я прощаю тебе все твои прегрешения. Пока–пока.

Я проткнула стенку шара острым концом трубы. Зашипел выходящий воздух — труба послужила соломинкой, через которую вакуум тянул из шара кислород. Труба стала быстро охлаждаться. Я нажала сильнее и продела трубу в колесо вентиля.

«Хомячий шар» растянулся и прорвался рядом с местом прокола. В лучшем случае у меня оставалось не более секунды.

Я со всей силы нажала на трубу и почувствовала, как поддался вентиль.

Законы физики немедленно показали, на что они способны.

Шар разорвался в клочья, и в следующую секунду я почувствовала, что лечу в пространстве. Все звуки исчезли. Ослепительный свет солнца заставил меня болезненно сощуриться. Воздух вырвался из моих легких. Я попыталась вдохнуть, легкие мои расширились — но воздуха не было. Странное ощущение.

Я опустилась на грунт лицом вниз. Руки и шея нестерпимо горели от солнечного ожога, остальное тело под одеждой тоже ощутимо поджаривалось, но не так быстро. Кожа на лице болела от обжигающего света. Жидкость в глазах и во рту начала закипать в вакууме.

Мир почернел, и я потеряла сознание. Боль исчезла.

«Дорогая Джаз,

По новостям передают, в Артемиде творится что–то странное. Передали, что всякая связь с городом прервана. Вообще никто не отзывается. Не знаю, что случится с моим сообщением, но хотя бы попытаюсь.

Ты там? Ты в порядке? Что случилось?»

Глава семнадцатая

Очнулась я в полной темноте.

Минуточку, подождите–ка: я очнулась?

— Почему я не умерла? — попыталась было я сказать.

— Аеу йа нрла? — Это то, что получилось на самом деле.

— Доченька, — это был голос отца, — ты меня слышишь?

— М–м–м…

Он взял меня за руку, но ощущение было странное, как будто чем–то приглушенное.

— Не… не вижу…

— У тебя повязка на глазах.

Я попыталась было сжать его руку, но мне стало больно.

— Нет, не пользуйся руками, — тут же сказал отец. — Они у тебя обожжены.

— Она вообще не должна была проснуться, — это был голос дока Рассел. — Джаз, ты меня слышишь?

— Насколько все плохо? — спросила я.

— Ты говоришь по–арабски, — ответила доктор. — Я не понимаю.

— Она спросила, насколько все плохо, — перевел отец.

— Выздоровление будет болезненным, но ты будешь жить.

— Не я… город. Что с городом?

Я почувствовала укол в руку.

— Что вы делаете? — спросил отец.

— Ей нужно спать, — ответила доктор Рассел.

И я уснула.

Весь следующий день я то приходила в сознание, то снова отключалась. Я помнила какие–то обрывки разговоров, какие–то тесты. Кто–то менял мои повязки, делал уколы. Я была в полусознании, пока они возились со мной, а потом опять проваливалась в небытие.

— Джаз?

Я что–то промычала.

— Джаз, ты не спишь? — это был голос доктора Рассел.

— Да?

— Я сейчас сниму повязку у тебя с глаз.

— Хорошо.

Я почувствовала прикосновение к своей голове. Она аккуратно размотала бинты, и я наконец–то снова могла видеть. Глазам стало больно от яркого света, но по мере того, как мои глаза привыкали к нему, я стала видеть всю комнату.

Я лежала в крошечной комнате, похожей на больничную палату. Похожей, потому, что в Артемиде нет больницы. У доктора Рассел есть палата для приема больных. А это явно было какое–то подсобное помещение где–то на задворках ее клиники.

С рук тоже сняли бинты, и я смогла наконец глянуть на свои ожоги. Выглядели они ужасно. Я вяло задумалась, заживут ли они или руки так и останутся все в шрамах. Потом я несколько раз сжала и разжала пальцы. Было больно, но не слишком.

Доктор, женщина лет шестидесяти с седыми волосами, посветила мне фонариком в глаза и подняла три пальца:

— Сколько пальцев?

— С городом все в порядке?

Она помахала рукой у меня перед носом:

— Давай все делать постепенно? Сколько пальцев я тебе показываю?

— Три?