Артемида - Страница 97

— Что, правда?

— Да. После того, как мы пришли в себя, мы с ним вдвоем отправились проверять, как там наши соседи. Это было круто. А потом он угостил меня пивом.

— Пивом? — Я изумленно раскрыла глаза. — Отец купил пиво?

— Он мне купил, а сам пил сок. Мы с ним целый час болтали о металлургии! Он просто потрясающий.

Я попробовала представить себе отца и Свободу, по–приятельски треплющихся в баре. Воображение отказывало.

— Да, он потрясающий. — Голос Свободы звучал тише, улыбка исчезла.

— Свобо, в чем дело? — спросила я.

Он опустил глаза:

— Ты уедешь, Джаз? Тебя могут выслать? Это было бы ужасно.

Я ободряюще похлопала его обожженной рукой по плечу:

— Все будет в порядке. Не волнуйся, я никуда не денусь.

— Ты уверена?

— Да, у меня есть план.

— Опять план? — Он явно встревожился. — Твои планы, знаешь ли… может, мне куда–нибудь спрятаться?

Я рассмеялась:

— На этот раз не надо.

— Хорошо. — Он по–прежнему смотрел на меня с сомнением. — Но как ты выберешься из этой заварушки? Ты же усыпила целый город.

Я снова улыбнулась:

— Не волнуйся, я все устрою.

— Ну, ладно. — В последнюю минуту он вдруг наклонился и неожиданно поцеловал меня в щеку. Понятия не имею, что это на него нашло, я даже не ожидала. Но приступ смелости длился недолго — как только он сообразил, что сделал, лицо его выразило ужас: — О черт! Извини! Мне очень жаль! Я не подумал…

У него был такой сокрушенный вид, что я не выдержала и расхохоталась:

— Расслабься, Свобо. Подумаешь, поцелуй в щечку. Нечего из–за такой малости волноваться.

— Да? Ну хорошо.

Я положила ему руку на шею, притянула к себе и поцеловала в губы долгим недвусмысленным поцелуем. Когда мы отодвинулись друг от друга, вид у него был совершенно растерянный.

— А вот из–за этого уже можешь поволноваться, — сказала я.

Я стояла в сером пустом коридоре перед дверью с табличкой «CD2–5186». Второй Нижний уровень купола Конрада был чуть выше классом, чем остальные подземные уровни, но ненамного. Уровень жилья фабричного персонала, только без отчаянной бедности самых нижних этажей.

Я несколько раз сжала и разжала пальцы. Повязок на руках не было, но кожа была покрыта красными пятнами от ожогов, словно у прокаженной. Или, может, у шлюхи, которая работала исключительно с прокаженными.

Из–за угла показался отец. В руках у него был Гизмо, он явно шел сюда, пользуясь картой в устройстве. Наконец он поднял голову и заметил меня:

— Вот ты где.

— Спасибо, что встретился со мной, отец.

Он взял мою правую руку и принялся рассматривать ее, чуть вздрогнув от вида ожогов:

— Как ты себя чувствуешь? Тебе не больно? Если по- прежнему болит, тебе надо обратиться к доктору Рассел.

— Папа, все в порядке, это выглядит куда хуже, чем на самом деле. — Я опять в который раз лгала отцу.

— Я пришел, как ты просила, — он показал на дверь. — «CD2–5186»? А что это такое?

Я махнула своим Гизмо в сторону контрольной панели, и дверь открылась:

— Заходи.

За дверью была большая, почти пустая мастерская с металлическими стенами. Наши шаги эхом отдавались от стен. В центре находился рабочий стол, заставленный всяческим техническим оборудованием. В глубине комнаты к стене были прикреплены газовые баллоны. В углу стояло стандартное воздушное убежище.

— 141 квадратный метр, — произнесла я. — Раньше здесь была булочная. Помещение пожароустойчивое, имеется городское разрешение на работу с высокими температурами. Есть внутренняя система фильтрации воздуха, воздушное убежище рассчитано на четырех человек.

Я подошла к баллонам:

— Их только что смонтировали. Здесь ацетилен, кислород и неон с дополнительными газопроводами, так что можно работать в любой точке помещения. Баллоны полные, само собой.

Я показала на рабочий стол:

— Пять горелок, двадцать метров шланга, четыре искроуловителя. Плюс три полных набора защитного снаряжения, пять масок и три набора защитных фильтров.

— Джазмин… — начал было отец.

— Под столом: двадцать три алюминиевых прута для сварки, пять стальных прутов, один медный. Я не знаю, зачем тебе нужен был тогда медный прут, но раз он там был, я его включила в список. Аренда оплачена на год вперед и замок на двери кодирован на твой Гизмо.

Я пожала плечами и опустила руки:

— Ну вот. Здесь все, что я тогда уничтожила у тебя в мастерской.

— Это не ты уничтожила, а твой приятель — идиот.

— Я была в ответе за это.

— Да, я знаю. — Отец провел рукой по краю стола. — Все это, должно быть, стоило немалых денег?

— 416 922 жетона.

Он нахмурился:

— Джазмин, ты что, заплатила из тех денег, которые…

— Папа, пожалуйста… — Я обессиленно опустилась на стул. — Я знаю, что ты не одобряешь то, за что я получила эти деньги. Но…

— Мой отец — твой дед — страдал от тяжелой депрессии. Он покончил с собой, когда мне было восемь лет.

Я кивнула. Отец редко обсуждал эту темную страницу семейной истории.

— Даже когда он был еще жив, он не жил по–настоящему. Я фактически вырос без отца. Я не знаю, что это такое — быть отцом. Поэтому я старался сделать как лучше…

— Отец, это не ты плохой. Просто я — ужасная дочь.

— Подожди, дай мне договорить. — Отец опустился на колени, потом уселся на пятки. Шестьдесят лет он каждый день пять раз молился в этой позе — он умел сидеть так, чтобы ему было удобно. — Мне пришлось до всего доходить своим умом. Я имею в виду, у меня не было никакого образ ца, как быть отцом. К тому же, я выбрал для нас тяжелую жизнь эмигрантов в пограничном городе.